Хранитель Реки - Страница 44

Серж застал живыми обоих своих дедов. И в старости статные, они по-прежнему любили выпить, особенно подняв тост за неутраченную офицерскую честь. Но эта самая их неутраченная честь – практически единственное, что у них осталось после трех лет гражданской войны и последующего бегства: у одного – через Севастополь и Константинополь, у другого – через Польшу и Германию.

Штабс-капитан и полковник сначала находились на иждивении собственных жен (вот кто не имел возможности долго сетовать на загубленную жизнь: и стирали бывшие барыни до кровавых мозолей на породистых ручках, и шили, и уборщицами трудились, чтоб детей с мужьями прокормить), потом притерпелись, прижились: один стал таксистом, другой пошел по бухгалтерской части. Но своими во Франции так и не стали: не любит этот народ пришлых, даже если изо всех сил старается того не показать.

На этом месте своих невеселых размышлений Серж вдруг улыбнулся. Настолько стараются, что позволили современным пришлым сесть себе даже не на шею, а прямо на голову. Так им и надо.

Официант тем временем принес кофе, и посетитель с удовольствием вдохнул привычный аромат.

Да, как это ни прискорбно, Серж, француз во втором поколении, так и не смог полюбить страну, в которой появился на свет и вырос. Кофе вот любит, а Францию – нет.

Она не очень принимала новоприбывших, а новоприбывшие в ответ не очень любили ее, образовав этакое эмигрантское гетто, пусть даже без четких географических очертаний. Дети белоэмигрантов слишком часто женились на таких же, как они сами. Ассимилироваться пришельцы начали лишь в третьем поколении, и то не все и не полностью. По крайней мере, в семье Сержа родители говорили по-русски, да и Сержем он был только для чужих, для своих – Сережей.

Нет, не за что ему было благодарить ни Францию, ни судьбу. Вторую – особенно. Родись Серж на двадцать лет позже, то есть будь ему сейчас не сорок пять, а двадцать пять, он, со своим знанием русского языка и западной бухгалтерии, вполне мог бы и преуспеть. Он с завистью смотрит на часто теперь мелькающих даже на его французском Севере русских: все с деньгами, на редких во Франции «Мерседесах», с молодыми блондинками-женами и разодетыми, разукрашенными отпрысками.

Получается, что эти дети рабочих и крестьян надули его дважды. В первый раз внедрив в России коммунизм и выкинув из страны его дедов, во второй – выкинув из страны коммунизм и начав распродавать несметные природные богатства Родины – без него, Сержа. Ну разве это не обидно? Конечно, он мог бы попытать счастья в девяностые, даже предложения какие-то были. Но тогда было еще страшно: в Москве убивали бизнесменов чуть не каждый день, а здесь какая-никакая, а стабильность. Теперь же, когда авто на московских улицах стали красивее и дороже, чем на парижских, наверное, было уже поздно: все теплые местечки забиты более наглыми и удачливыми.

Серж вздохнул, допивая крепчайший кофе. Счастливчиком его точно не назовешь.

Хотя, с другой стороны, в последнее время наметились благоприятные перемены – он с удовольствием глянул на свой новенький автомобиль.

А это еще что такое? Около водительской двери его «Форда» нагнулся, словно что-то разглядывая, какой-то здоровый парень. К счастью, не черный – иначе бы Серж сразу заподозрил криминал. Но на всякий случай окликнул:

– Молодой человек, что вы ищете?

Тот мгновенно разогнулся, что-то в его руке блеснуло. Но ничего нехорошего не произошло: парень улыбнулся и прошел дальше вдоль набережной.

Серж вздохнул и попросил счет: надо было ехать. Через километр он по широкой дуге заберется на новый мост через Рону и окажется на трассе, ведущей сначала на Париж, а потом домой, к Атлантическому побережью, на столь опостылевший Север.

Серж расплатился, оставив официанту небольшие – на нижней границе приличий – чаевые, и направился к своей машине. «Какая же она симпатичная!» – в очередной раз порадовался бухгалтер мелкого рыболовецкого предприятия своей неожиданной покупке. Серж сел в удобное водительское кресло, включил зажигание. Заурчал небольшой, но мощный мотор – очень экономичное изобретение сделал в свое время доктор Дизель, – и, включив левый поворотник, вырулил на проезжую часть.

Через десять минут большой город был уже позади.

«Мондео» резво делал свои сто километров в час. Можно и чуть больше, но бухгалтеры, как правило, не любят рисковать без особой нужды. И Серж – не исключение.

Подумал про риск, и мысли вернулись к истории с картинами. Есть там риск или нет?

И русский уговаривал, да и сам, по здравому размышлению, посчитал, что нет. Но разве запросто так, безо всякого риска, получают такие подарки? Под двадцать тысяч тянет его новая машинка.

Хорошо, прокрутим еще раз. Не надо бы, конечно, заморачиваться, коли дело уже сделано, но раз мысли пришли, их надо додумать.

Кто может опровергнуть уверения Сержа, что картины эти провисели на стене в их гостиной многие годы? Кто? Его отец давно похоронен на кладбище в Монт-Сен-Мишель, рядом с дедом. Мама пока жива, но Альцгеймер сделал ее такой, что никаких показаний от нее не добьешься. Родных сестер и братьев у Сержа нет. С единственным двоюродным братом он не виделся лет тридцать, если не больше. Точно больше, они последний раз приезжали в гости к родителям Сержа на его конфирмацию – родители, чтобы поменьше выделяться, давно стали католиками.

Нет, ровным счетом ничего не грозит Сержу. И та случайная встреча с русским – хоть и неприятный он человек, – все же скорее счастливый случай, чем несчастный. Иначе с этими чертовыми закладными на квартиру и счетами за содержание матери в лечебнице долго бы ему не видеть ни новой машины, ни отпуска на Средиземном море.