А вот день проходит у всех по-разному.
Хозяин с утра отправляется на большой моторной лодке – которую, впрочем, чаще предпочитает двигать веслами (говорит, чтобы не разучиться) – на Онегу, что-то там осматривать и контролировать. Приплывает днем и сразу занимается хозяйством: дом даже сейчас выглядит слегка заброшенным, несмотря на то что Бакенщик уже многое привел в порядок.
Ленка помогает Галине в огороде и по дому. А также уже дважды ходила в поселок – в отличие от меня, она с первого сентября перестанет быть безработной, заняв место учительницы рисования в поселковой школе. При этом наш режим маскировки не нарушится: она замещает местную учительницу, которая по каким-то причинам взяла отпуск как минимум на полгода. Вот они между собой и договорились: деньги – Ленке, а непрерывный стаж – той женщине.
Единственное условие со стороны директора – предъявить диплом об окончании вуза. Именно поэтому Ленки сейчас нет рядом; она, уговорив меня после долгих дебатов, поехала за дипломом в Москву.
Уговорить – уговорила: с точки зрения чистой логики маловероятно, что в огромном городе ее встретят люди Велесова (домой заходить Ленке я категорически запретил). Но вот сосет меня чувство тревоги. И пока Ленкина легкая фигурка не появится на вяльминском мосту – а я хожу туда, начиная с третьего дня, к каждому автобусу, – буду чувствовать себя неспокойно.
Ну, а сам я, безработный, пашу так, как ни одному работающему не снилось: начинаю с раннего утра, заканчиваю при последних лучах солнца. При искусственном освещении не тружусь. И дело не только в том, что можно ошибиться с цветом. Просто здесь все настолько настоящее, настолько естественное, что ничего искусственного не хочется.
В отличие от Ленки, иную работу я даже не искал. И не потому, что боюсь оставлять документальные следы. Просто я лишь сейчас понял, насколько соскучился по главной деятельности своей жизни.
Пишу как сумасшедший. Привезенные холсты уже кончились. Я переключился на акварель, благо бумаги и красок мы захватили с собой немало. И если честно, отсутствие холстов было одной из главных причин, по которым я отпустил Ленку в Москву за дипломом. Мне стыдно об этом даже думать, но это так. Когда речь заходит о живописи, я теряю нормальные человеческие качества.
Как ни странно, Бакенщик меня, бездельника в общечеловеческом понимании, поддержал. В первый же совместный вечер посмотрел на мои творения и веско так заявил: «Это твой путь. Не сворачивай с него». Я и не собираюсь сворачивать. Зачем, если в моей жизни на сегодня только два светлых пятна – Ленка и живопись?
Галина, жена Бакенщика, – женщина гораздо менее романтическая. Она смотрит на Ленку с нескрываемой жалостью, понимая, что все тяготы предстоящей семейной жизни лягут именно на ее плечи. Мне тоже жалко Ленку, но я отдаю себе отчет, что при любой возможности выбора между общественно полезной деятельностью и живописью я всегда выберу живопись.
Я лишь сейчас понял, что и в криминальные свои истории влез только из желания усидеть на двух стульях сразу: чтоб и искусством заниматься, и денег заработать. Поскольку знаю по своему опыту и опыту многих коллег, что деньги на одном искусстве заработать крайне сложно.
Да, конечно, всем известно про бешеные гонорары отдельных живописцев. Но сколь ничтожно их количество по сравнению с сонмами ищущих и страждущих! К тому же слава и деньги при жизни зачастую приходят не к лучшим. Это потом столетия все расставляют по местам. Но я-то хотел быть лучшим и богатым одновременно! Сейчас, похоже, я стал мудрее и готов быть просто лучшим.
Подумал и сам себя похвалил: до чего здорово сформулировал! Жаль, Ленки нет рядом, поделиться не с кем.
– А почему ты смотришь на реку, а рисуешь девчонок?
Это Надюха вернулась. С огромным, разрезанным вдоль бубликом, сверху густо обсыпанным маком и смазанным по разрезу сливочным маслом с вареньем. Впрочем, в данном случае – не в коня корм. Девчонка как была худющая, так, видно, и останется, судя по мамашиной конституции.
– А ты разве всегда думаешь только о том, что видишь?
Эх, это мне надо работать педагогом! Сейчас я разовью ее и без того недюжинные таланты.
– Не всегда, – через мгновение отреагировала та. – Вот я ем бублик, а думаю о мороженом. Твоя Ленка мне обещала.
– Вот видишь, – одобрил я ход ее мыслей. – Оказывается, можно смотреть на одно, а думать о другом. А еще, разные вещи могут иметь одну и ту же форму.
– Это как? – заинтересовалась Надюха, даже жевать перестала.
– Ну, вот твой бублик – это еда. А спасательный круг на лодке твоего папы – той же формы, но совсем несъедобный.
– А-а, поняла, – обрадовалась Надюха.
– Ну, если поняла, то сама придумай что-нибудь еще, той же формы, но не бублик и не спасательный круг. – Нет, я точно смог бы работать учителем!
Надюха, сосредоточенно жуя, думала секунд пять, после чего четко произнесла:
– Адронный коллайдер. Той же формы, тороидальное тело вращения – но не бублик.
…Нет, я все же не готов быть учителем этой девочки. Она каждый раз застает меня врасплох – уж слишком у нее обычный вид, типичная девчушка-веселушка. И только расслабишься – бабах по башке адронным коллайдером!
– Пошли Ленку встречать, она мороженое везет, – перевела разговор в практическую плоскость моя собеседница.
Господи, как же я мог забыть! Сначала с акварелью увлекся, потом эта ходячая википедия прибежала!
– Во сколько автобус? – на всякий случай спросил я.