– Я не про Велесова, – беспокойство так и не отпустило старого волка. Равно как и тянущая сердечная боль, они теперь сопровождали его повсеместно. – Еще раз, Ефим. Подумай, пожалуйста, и ответь. Вокруг тебя не происходит ничего неожиданного, необычного? Не торопись, пожалуйста.
Если бы он не попросил не торопиться, Ефим бы ответил отрицательно, ведь Мойшины интересы – бандиты и убийцы, а таковых вокруг Ефима явно не крутилось. Но он сказал «неожиданное и необычное». А здесь вся Онега – неожиданная и необычная. Не говоря уж…
Странно, что мысль о, мягко говоря, необычности Надюхи и ее семейки не сразу пришла Береславскому в голову. Он уже собирался рассказать Мойше о феномене, как вдруг вспомнил, что давал слово ребенку не делать этого.
А потому ответил уклончиво, промычал что-то.
Вот теперь Мойша все понял. Чутье никогда его не обманывало. Не обманывает и на этот раз. Теперь все дело – в скорости его передвижения, благо опыт вождения и чудо-пропуск это позволяли. Мильштейн положил под язык таблетку валидола и, не теряя ни минуты, отправился вниз, к машине. Агуреева он предупредит уже с дороги.
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
Человек в черном не похищал девочку. Он просто выбрал удачный для себя момент, когда Надюшка играла с корабликом, мастерски сооруженным Бакенщиком, неподалеку от вяльминского моста. Кораблик был двухмачтовый, с белыми парусами, которые красиво наполнялись попутным ветром.
Человек в черном подошел к девочке и молча остановился.
Она подняла головку с большими белыми бантами на макушке, посмотрела на него долгим взглядом и спросила:
– Вы за мной?
Он даже ответом не удостоил, лишь скривил рот в усмешке.
– И без шума, ладно? – сказал он, глядя в наполняющиеся слезами глаза девочки. – Ты же все понимаешь. И ты ведь не хочешь зла родителям?
– Не хочу, – сказала она.
– Тогда пойдешь за мной. Не сразу. Минут через десять. И оставь туфли на этом берегу. Погорюют и успокоятся.
– Не успокоятся, – тихо сказала девочка.
Человек в черном ушел по мосту обратно в лес, а Надюшка сделала все, что он требовал: сбросила с ног и оставила на берегу, у самой воды, красные туфельки. Сама же босиком побежала за ненавистным и неотвратимым, как предсказания пророка, незнакомцем.
Она бежала по нагретым за день доскам, и сердце ее разрывалось на части. Она очень хотела повернуться и посмотреть еще раз на дом, в котором ей было так хорошо. Но не повернулась. Боялась, что расплачется в голос и не сможет сделать то, что должна.
Она оставила позади мост и уже бежала по заросшей травой лесной дороге, когда человек в черном окликнул ее. И даже по-своему позаботился – дал темные туфельки, пришедшиеся девочке почти впору.
Они шли лесом, хоронясь от людских глаз. Пройдя километров пять – немалый путь для ребенка, – подошли к припрятанному среди кустов мотоциклу.
Мотоцикл был красного цвета, но Надюшке и этот аппарат показался черным. Ей все сейчас казалось черным, даже клонившееся к западу уставшее за день солнце.
– Надевай, – сказал мужчина, подавая ей шлем.
Все. Теперь, даже если попадутся знакомые, никто ее не узнает.
Слезы потекли по щекам, оставляя белесые полоски.
– Хватит реветь, – равнодушно сказал человек в черном, заводя мотоцикл. – Ничего нового здесь не происходит, ты же знаешь.
Надюшка молча кивнула. Она знала очень многое. И она так надеялась на то, что и новое тоже будет происходить, хорошее новое.
Но, видно, не судьба.
Девочка села на заднее сиденье мотоцикла, двигатель взревел – и уже через несколько секунд машина с двумя седоками скрылась в поднятой ими дорожной пыли.
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
В который раз за последний год жизнь моя стремительно перевернулась. И дай бог всегда такие перевороты. Хотя, если честно, сейчас я даже не знаю, чего еще пожелать.
Еще вчера я был никому не известным, нищим художником, потерявшим любимую и всякие жизненные перспективы. Затем, в течение считаных часов, мне, в порядке очередности, вернули Ленку, вернули свободу (поскольку, похоже, Велесов нам больше не страшен) и, наконец, на закуску предложили славу и деньги.
Правда, Береславский честно предупредил о своих корыстных интересах, но меня не напугал. Думаю, ему действительно понравилось то, что я делаю, и вряд ли он станет морить нас с Ленкой голодом.
Кстати, большое количество акварелей и холстов он у меня уже купил. Как и обещал, по жмотским ценам, гораздо ниже, чем даже на Измайловском вернисаже, зато много, сразу и деньги вперед. Я их очень приятно ощущаю в кармане джинсов. Более того, карман моих плотно прилегающих джинсов явно мал для такой тугой пачки. У меня не было столько денег сразу даже тогда, когда мы с моим бывшим другом пытались «разгонять» гаишников.
Бр-р, даже вспомнить страшно! То, что я выскочил из этого дерьма – просто чудо. Никогда больше не повторю столь отвратительных экспериментов.
Кроме того, Ефим Аркадьевич пообещал мне, что немедленно займется профессиональной оцифровкой работ и подготовкой рекламных проспектов. А уже в конце осени мои картины и графика украсят самую пафосную арт-выставку года в Манеже, причем на большом персональном стенде. Догадываюсь, обойдется это благодетелю недешево, что несколько мирит меня с обидной закупочной стоимостью моих шедевров.